Левитан

"Мостик Левитана"... как часто в детстве я слышал это словосочетание. Потому что по материнской линии предки были как раз из Саввинской слободы под Звенигородом, а по отцовской - ездили сюда, гуляли, снимали дачу на лето. И как часто, переходя через речку Сторожку (то есть ручей, конечно), я думал, что перехожу по "мостику Левитана".

 

То есть сначала, в раннем детстве, мы подружились с Исааком Эльяшевичем Левитаном заочно - через Саввинскую слободу; ну а потом был, конечно, поход в Третьяковку, радостное открытие зала Левитана, с которым у меня нашлось куда больше общего, чем мостик: восторг и радость от простой среднерусской природы. И вот сегодня я снова в Третьяковке. Снова, чтобы встретиться с творчеством Левитана.

 

И чтобы в ближайшие дни поговорить с вами о Левитане чуть подробнее, - готовясь к походам по "левитановским местам" Звенигородской земли, которые - походы - уже не за горами; во всех смыслах этого слова.

​

А пока, глядя на эту...хм... специфическую погоду за окном, читаю письмо Левитана его другу А.П. Чехову: "Ты великолепно придумал зимовать в Ялте. Чудак, ты хочешь в Москву! Если б ты только мог себе представить, какая безмерно сволочная погода у нас, ты бы перестал желать этого, и был бы в восторге, что солнце, тепло окружают тебя"

Исаак Левитан любил папоротники и флоксы. Когда его хоронили, его ученики положили флоксы на его могилу. Его детство прошло в мучительной бедности. Как и его брат Авель, он мечтал стать живописцем.

 

К прошению о поступлении в училище живописи, ваяния и зодчества  приложил раввинское свидетельство №21 и 15 рублей. Затем братья Левитаны подали прошение о том, чтобы избавить их от платы, "не имея ровно никакой возможности внести за право учения". Но диплома он так и не получил, - не хватило упорства. Ограничился получением "свидетельства". С финансами наладилось, когда пришел успех; его картины стали хорошо продаваться. Теперь можно было ездить - хоть в Крым, хоть в Швейцарию. Ездил.

 

Но предпочитал Подмосковье. Был красив: с него не раз писали Христа. Был самоироничен: "Не правда ли, я очень похож на богатого перса, торгующего бирюзой". В письмах то и дело именовал себя "старый хрыч". Имел большой успех у женщин; да и в целом к нему относились с симпатией. Любил охотиться. Имел склонность к суициду

Приторно

 

В мае 1897 года Исаак Левитан писал в одном из писем: «Сижу теперь у подножия Mont-Blanc и трепещу от восторга! – Высоко, далеко, прекрасно! Взобравшись на вершину Mont-Blanc, уже можно рукой коснуться неба». Его пейзажи «Озеро Комо», «Монблан», - они известны и, да, свидетельствуют об умении Левитана передавать чуждую ему и незнакомую природу. Но вместе с тем как правы те, кто  утверждает, что эта природа не была ему так близка и понятна, не говорила ему так много, как скромная красота среднерусской полосы, как родные поля и березки, и что потому в пейзажах Италии и Швейцарии мы не находим той проникновенности и задушевности, которые характеризуют лучшие полотна Левитана.

​

Восхищаясь как художник красотой Северной Италии и Швейцарии, Левитан во время  поездок за рубеж тоскует по родной природе, где нет «ни замков, ни морей, ни гор». Эта тоска пейзажиста охватывала его особенно весной: «…меня тянет в Россию и так мучительно хочется видеть тающий снег, березку (письмо от 16 апреля 1894 года). «Воображаю, какая прелесть теперь у нас на Руси – реки разлились, оживает все».

 

И он даже готов утверждать в порыве увлечения, что «только в России может быть настоящий пейзажист» (письмо А.М. Васнецову от 9 апреля 1894 года). Но не только природа была ему дорога на родине. «Наша сущность, - пишет он 13 апреля 1897 года из Генуи, - наш дух может быть только покоен у себя, на своей земле, среди своих, которые, допускаю, могут быть минутами неприятны, тяжелы, но без которых еще хуже». В 1897 году он пишет Чехову с юга Франции: "Beaulieu знаю и не люблю, как всю Rivière’у. Приторно".

 

В том же году, тому же Чехову, из Германии: " Думаю через десять, 14 дней ехать в дорогую все-таки Русь. Некультурна[я] страна, а люблю ее, подлую!"

 

На фото вверху: Саввинская Слобода под Звенигородом, как увидел ее Левитан в 1884 году, за три года до того, как в этом селе родилась моя прабабка Анастасия Петровна

Чайка и Левитан

​

Художник Исаак Левитан был склонен к суициду. Но иногда мог и изобразить попытку самоубийства, чтобы выйти из сложных жизненных ситуаций. Вот что вспоминает про Левитана Михаил Чехов - брат Антона Павловича, с которым Левитан был дружен: "Я не знаю в точности, откуда у брата Антона появился сюжет для его «Чайки», но вот известные мне детали.

 

Где-то на одной из северных железных дорог, в чьей-то богатой усадьбе жил на даче Левитан. Он завел там очень сложный роман, в результате которого ему нужно было застрелиться или инсценировать самоубийство. Он стрелял себе в голову, но неудачно: пуля прошла через кожные покровы головы, не задев черепа. Встревоженные герои романа, зная, что Антон Павлович был врачом и другом Левитана, срочно телеграфировали писателю, чтобы он немедленно же ехал лечить Левитана.

 

Брат Антон нехотя собрался и поехал. Что было там, я не знаю, но по возвращении оттуда он сообщил мне, что его встретил Левитан с черной повязкой на голове, которую тут же при объяснении с дамами сорвал с себя и бросил на пол. Затем Левитан взял ружье и вышел к озеру. Возвратился он к своей даме с бедной ни к чему убитой им чайкой, которую и бросил к ее ногам. Эти два мотива выведены Чеховым в «Чайке».

 

Забавным образом, в одном из своих поздних писем Левитан просит у Чехова... вот-вот, "Чайку", а то не достать: "Дорогой Антон Павлович! Нет ли у тебя экземпляра «Чайки» и «Дяди Вани»? Это нужно для одного переводчи[ка] твоего на немецкий язык (фамилию его забыл сейчас), котор[ый], между прочим, желает поставить обе эти пьесы в Мюнхен[е]. Если нет, то укажи, где достать. Как здоровье? Небось, у Вас разгар весны? Завидую.

 

Я только что вернулся из Питера с выставк[и]. Уста[л], как сукин сын и ненавижу все, кроме тебя, конечно, и прелестной Книппер". Через четыре месяца после этого письма Левитан умер по-настоящему

​