Я смутен стал... и вышел на Тверскую

Вечер Чайковского в Зале Чайковского. Пермская musicaeterna. Дирижирует Теодор Курентзис. То есть то сочетание, о котором можно только грезить. И вот - грезы наяву. Да еще и в Концерте для скрипки с оркестром солирует Патриция Копачинская - та еще скрипачка, вышла в алых тапочках, сняла тапочки, играла босая, пританцовывая и радуясь Петру Ильичу; ни малейшего намека на тихий Берн, где она сейчас живет, сплошной бессарабский бесшабашный задор (Патриция родилась в Кишиневе), завела и зал, и оркестр; а Курентзис, - он сам кого хочешь заведет. "А я думала, вам не понравится мой Чайковский", призналась она залу, который зашелся в бесконечной овации, с бесконечными бисами. Но Курентзис не был бы Курентзисом, если бы не сопроводил это легкое, воздушное, беззаботное начало, где чувствуешь душу отдохнувшую, оттаявшую (собственно, Чайковский так и оттаял под Монтрё, когда писал этот концерт, в гармонии с лучившимся Женевским озером), философски безжалостным - и неизбежным - продолжением. Следом была увертюра "Ромео и Юлия", как ее называл Петр Ильич; она же - "Ромео и Джульетта", где, по его собственным словам "нет царей, нет маршей..."; труд одиннадцати лет. Здесь уже сложная драма. И, наконец, безжалостная "третья треть" - "Франческа да Римини". Оркестр играет стоя. И это зловещее, чудовищное вихревое начало. Самый мощный, самый глубокий момент концерта. Пятая песнь "Ада" - "Сладострастники". "... адский ветер, отдыха не зная, Мчит сонмы душ среди окрестной мглы..." Курентзис именно такой ветер и устраивает. Помните: "Учитель, кто они, Которых так терзает воздух черный?". Воздух в этот момент в битком набитом-перенабитом, белым-белоснежном зале Чайковского и вправду почернел. - "Это круг мучений Для тех, кого земная плоть звала, Кто предал разум власти вожделений". Вот такой чайковский финал устроил Курентзис. Крутя и истязая. Задумчивый, я вышел на Тверскую. Как там дальше у Данте? - "Я смутен стал, и дух затмился мой". Вот вам и бессарабские скрипочки юности... Чистый Шекспир: от воздушной легкости комедий юности до "Макбета" и "Короля Лира" зрелости, и "Ромео и Джульетта" где-то между ними.