Нечто рубенсовское мне не чуждо

Масштаб театра соответствует масштабу действа в хачатуряновском шедевре. Ух! Какой это оказался витальный балет! Все три часа это было совершенно плотское удовольствие. И для ушей, и для глаз. Я был воодушевлен, погружен в это зрелище.

​

Насколько жизнелюбивая у Хачатуряна музыка, что кажется, будто в финальной сцене Спартак спрыгнет с креста и, в голливудских традициях, расточая улыбки, пойдет дальше резать войско Красса.

​

Хачатурян писал музыку для «Спартака» в Старой Рузе, в Доме творчества композиторов, – месте, которое так хорошо мне знакомо; это одно из самых близких мне мест. Конечно, я помню этот дом творчества на четверть века позже того, как там творил Хачатурян... и могу только вообразить, какая мощь, какая вакханалия музыки вырывалась тогда из хачатуряновского рузского деревянного домика… А ведь на дворе были 1953 и 1954 годы. А он – то ли о восстании рабов в марксистско-ленинском понимании, то ли о гимне вину и сексу, в понимании вполне общечеловеческом.

​

Точно написал один музыкальный критик, что есть в музыке "Спартака" нечто рубенсовское в пышности, наслаждающейся жизнью мелодике и роскоши оркестровых звучаний; словно вкушаешь музыку, расточительно привольную, радующуюся своему изобилию. Вот именно. И новосибирский балет передал сегодня эту рубенсовскую сочность вполне, зарядив меня энергией на много дней вперед.